В 2009 году на подмосковной барахолке был найден фотоархив. На семидесяти двух стеклянных негативах отпечаталась жизнь неизвестной советской семьи в неизвестном месте в 1920-е — 30-е годы. Это были отличные фотографии, и люди на них ощущались живыми, близкими, как будто между нами не стояли девяносто лет, прошедшие с момента съемки.

Коробка с негативами казалась вещью, вопреки всему выжившей во времени и катаклизмах советской истории. Как этот семейный архив попал на рынок? Кто были эти люди, как сложилась их судьба за рамкой кадра? Кто из них фотограф, он — любитель или профессионал? У меня было много вопросов и будоражащее ощущение, что это история, которая постучалась ко мне в дверь, я не могу пройти мимо.

С помощью поиска в сети удалось выявить несколько любопытных фактов: на одной из фотографий оказались звёзды немого кино Дуглас Фэрбенкс и Мэри Пикфорд, кумиры киноманов 1920-х. Автор переснял ее из журнала «Советский экран», где был опубликован оригинальный снимок, сделанный, когда Дуглас и Мэри приезжали в Москву. На другой фотографии опознанным оказался уникальный прорезной колокол 17-го века, по сей день находящийся в экспозиции музея «Коломенское» в Москве. На третьем снимке удалось идентифицировать процесс промышленной обработки черной икры.

Однако все это никак не завязывалось между собой. Тогда я развернулась вглубь самой фотографии. Кадрировав снимки, рассматривала детали, увеличивая оригинал в несколько раз. Сравнивала лица, форму глаз, бровей, носов, ртов, ушных раковин, отмечая одних и тех же персонажей цветовой точкой и пронумеровав всех снятых. Таким образом я изучала людей и их окружение, обстановку, места, получала новые формальные данные и узнавала эту семью ближе, знакомилась с ней.

Затем на коробке обнаружилась надпись «Паршино».
В России сейчас двадцать три населенных пункта с таким названием.
Я делала коллажи из моих собственных фотографий, фотографий архива и найденных в интернете изображений разных Паршино. Так я пыталась представить, как это место может выглядеть и создать его собирательный образ, не привязанный к конкретной географической точке.

Также важной частью расследования стало изучение культового журнала «Советское фото». Первый номер «СФ» вышел в 1926-м, примерно тогда же, когда были сделаны фотографии. В 20-30е журнал был главным изданием молодой советской фотографии и публиковал материалы на самые разнообразные темы: от советов начинающим, как самому сделать мешок для перезарядки пленки, до философско-художественных эссе Родченко и Шкловского; вел переписку с читателями, печатал отзывы на снимки, проводил фотоконкурсы, рекламировал фотоматериалы и не только.

Погрузившись в чтение, я пыталась размышлять о технической, культурной и идеологической стороне фотографий, созданных в эпоху НЭПа, индустриализации, коллективизации, Голодомора, политического террора, а также начала массового увлечения фотографией и осознания власти производимых ей образов.

Чтобы еще лучше понять природу фотографии того времени, я попросила фотографа Анатоля Грина, работающего со старинными фототехнологиями, мне помочь. Мы сделали несколько фотографий по мотивам архива, используя камеру большого формата и стеклянные пластины для съемки.

Работа с архивом стала не просто расследованием истории любопытной находки, но чем-то большим, а именно — самостоятельным путешествием в глубины нашей коллективной памяти и истории, где архивные снимки были моими проводниками. Также это мой способ помнить тех, кого уже некому помнить.

В 2021 году издана книга художника «ИЗ СССР, 1926—1928», ограниченный тираж 30 копий.
Напишите мне, если вы хотите ее приобрести, на alla.mirovskaya@gmail.com.

Александра Киселева, куратор выставки:

«Можно предположить, что это была семья настоящих советских фотолюбителей, выписывающих журнал «Советское фото», экспериментирующих в ироническом ключе над жанром бытовой фотографии, ищущих в том, что их окружало, новую натуру и угадывающих в своем увлечении знак нового, удивительного будущего. Эти фотографии если и не меняют общее представление о советской повседневности, то точно добавляют к нему нечто новое. Они отражают атмосферу близкого круга, закрытую и поэтому полную доверия. И одновременно удивляющую внутренней свободой.
Именно из-за частного характера снимков расследование художницы представляет собой серию разбегов с разных сторон по направлению к слепой области. Граница выставлена временем и историей. 1926, 1927, 1928 — последние годы перед изменением политического курса и началом другой истории Советского союза. Сделанные чернилами на картонных коробочках, в которых хранились негативы, эти временные пометки задают вопрос о судьбе героев архива. Судьбе, которая могла полностью измениться сразу за пределами его создания».